Ну вот. В 19.50 сего дни я дочитал последние страницы книги Гордона.
Книга мне весьма и весьма понравилась. Замечательная книга: апология-расследование. И грандиозная тема - Гилельс! Конечно, от некоторых стилистических приемов нужно было бы автора предостеречь, но на фоне масштабности темы и ценности материала - это представляется несущественным. Хотя для определенной части читающей публики именно манера подачи материала как раз и является вызывающей бешенство "красной тряпкой".
Есть многочисленная категория людей, которые, пока их самих не коснулась несправедливость, будут призывать не копаться в "грязном белье", не быть мелочными, не вспоминать давно ушедшее время, не участвовать в дрязгах и назойливом анализе чужой ситуации...
Хотя, стоит им самим попасть в ситуации несправедливости или стать жертвой преступления, они требуют тщательнейшего следствия и расследования. Нет такой "назойливой мелочи", которая бы им в собственном деле показалась бы несущественной. Вот бы следователю-оперативнику тут бы им и посоветовать - "перестаньте копаться в деталях, забудьте, не мелочитесь, глядите шире, зачем вам это грязное белье..."
Много мы видали не лифчике таких. Они и сейчас (и сегодня) зовут "жить дружно" все прощать, не обращать внимания и "быть выше".
Ага, ровно до той поры, пока не заденешь ненароком это самое резонерствующее дерьмецо (merde mezzo)...
А вот тогда начинается "апокалипсис". "Неуязвимый воин, без чувства собственной важности" ажно уписывается от ярости, раздавая из говномета "подонков" "сволочей" "мразей" "паскуд" и прочие нежности, размахивая ручонками - "заготовками" в виртуальном желании "дать по морде"...
Ну да это я так. К слову.
Безобразный конечно поток на лифчике, посвященный этой книге.
Мне бы хотелось извиниться перед Гордоном за мою поверхностную и раздраженную оценку его статьи в прошлом.
Теперь, прочитав книгу и увидев во всем объеме его намерение и основания, я вижу, что предмет моего раздражения (и нынешнего раздражения других) совершенно не сопоставим с важностью кропотливого и терпеливого приближения к истине.  Может быть такой стиль даже необходим, и сходство его с Сенковским и Булгариным - мнимое. Те искали  развлечь журнальную публику своими комментариями, и мелочность их стиля не вызвана ничем кроме дурновкусия и кривлянья.
А здесь совершенно, как оказалось, другое.
К сожалению неправда и грубость, ложь и подлость, грязь и оскорбление могут себе позволить не мелочиться, а этаким "широким жестом" замарать человека.
А вот очищаться от этого придется иногда довольно скрупулезно и, если хотите, мелочно. Вас разве не окатывала машина "широким жестом" осенней грязью так, что потом приходилось долго вычищать одежду и потом еще и стирать её?
Вот обычно на этой стадии подоспевают разные доброхоты с "милыми" советами - не мелочиться, не быть склочными, оставить все "как есть".
Странно, зачем же тогда на протяжении сотен лет ученые выясняют подлинные факты биографии великих людей.  Зачем они "мелочатся", разыскивая каждый клочек бумаги с рукой Бетховена или Шопена. Зачем "склочничают", выясняя подлинные отношения Моцарта с Иеронимом Колоредо или Сальери...

При первом приближении для меня определились три ключевых направления - первое, разумеется, психология массового сознания. О ней много есть чего сказать. Второе - самостоятельность существования некоторых систем (педагогики и критики, о чем я отчасти упоминал) со своими императивами развития, и третье (страшно произнесть) - та самая "фигура умолчания", ключевое звено - скрытый, но неискоренимый, антисемитизм. Последний особенно коварен тем, что он совершенно не выходил на поверхность (кроме дела врачей), оставаясь, как мне кажется, после войны во многом "истинной" подоплекой  многих "странных" вещей в биографии Гилельса. Более того, приводим он был в действие руками, никак не вызывающими подобных подозрений.
Ну это-то со времен Римской империи и Иосифа Флавия - "дело техники".
Последний пункт придется навеки оставить просто "в уме" как допустимую гипотезу, так как говорить о нем без каких либо оснований невозможно, но как ни странно, он всю картину делает довольно логичной...
О Рихтере (после левиафановсих баталий) написано до обидного мало и уж очень тихо-корректно.
Я-то думал... Стоило шум подымать?
Нет! АГ гораздо больше поведал  "заповедного" и заставляющего переосмыслить его искусство.

Жаль, он не собирается писать книгу "воспоминаний и размышлений".
Очень жаль... Столько знать и столько встречать выдающихся людей, обладать феноменальной чуткостью, умом,  и подлинным "рентгеновским" прозрением людей и ситуаций, и оставить на сегодня лишь в письмах друзьям фрагменты своих наблюдений  - это расточительно.

К сожалению, очень часто этика не позволяет даже намекать на подлинные факты, известные некоторым людям. Увы это так и всегда будет так в истории. Многие знают истину и НИКОГДА её не скажут. Это так есть со времен потопа. Люди знают КАК БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ, но уносят это без следа в могилу, ибо что-то сказать - абсолютно невозможно... Будьте уверены - и про Моцарта и про Шопена и про кого угодно...

С добавлениями получается яснее.
Еще несколько соображений.
Во-первых, я вовсе не считаю нужным цитировать эпизод  с Коганом, я этого не говорила; напротив, я что-то подобное подозревала. Более того, мне кажется, что и «о вреде вычитания» не стоит анализировать так подробно: это ведь статья «Гилельс и критика», она была опубликована… Может быть, достаточно кратко упомянуть, но не разбирать на двух страницах.
Абзац с цитатой Дельсона о технике Рихтера как-то повисает. М.б., его поместить рядом с цитатой Рабиновича о детском театре? В обоих случаях слова практически одни и те же, но что по отношению к Рихтеру хорошо, по отношению к Гилельсу – плохо.
Или оставить там же, но пояснить, что когда эти слова были написаны о Рихтере, это свидетельствовало только о том, что Рихтер замечателен; те же слова – ранее – о Гилельсе – должны были свидетельствовать о его некой ущербности, мнимой виртуозной односторонности.
В эпизоде о детском театре для усиления хотелось бы в словах «но не в случае с Гилельсом» добавить «почему-то не в случае с Гилельсом».
Хентова, конечно, ненавидела Гилельса люто – Вам ведь, наверное, Г.Б. рассказывал, почему? Но это не значит, что не нужно давать ей ответа с позиций профессиональной критики написанного ею. Раз она позволила себе публиковать это все с претензией на профессиональный разбор – надо и ответ давать такой же. Ведь не может Гордон написать так: «То, что писала о Гилельсе Хентова начиная с конца 60-х, вообще читать нельзя, так как она была на него мелочно обижена».
Лучше дать полное название ее дикой статьи. Вы не обратили внимания, что мои оппоненты на «лифчике» всячески обходили эту статью стороной, будто ее вообще не было?
Непонятно сомнение по поводу рецензий 76 г.:(видимо, в 1976 году). Это точно было в 76 году (концерты); по дискографии Баренбойма - конец декабря. Статьи были в начале 77 г. Это важно, потому что концерты были юбилейные для Гилельса, и он, конечно, не такого ожидал...

Михаил Викторович, я в тексте, приложенном к письму Вам, написала глупость в названии: конечно, не «…по Гилельсу», а «…вокруг Гилельса». Выложить текст здесь не решаюсь: несколько недель на «лифчике» не прошли даром, и я стала замечать за собой, что подзабыла падежи русского языка и большую часть приличных слов…

По велению Михаила Викторовича помещаю здесь текст, который может послужить и.о. отрицательной рецензии (в том смысле, что отражает ряд претензий к книге, прозвучавших во время дискуссии); или же дополнить рецензию с "другой" стороны.

«СТРАСТИ  ВОКРУГ ГИЛЕЛЬСА»-XXI

Книгу Г.Б. Гордона «Эмиль Гилельс /за гранью мифа/» трудно назвать иначе, как долгожданной. О легендарном пианисте, уже при жизни вошедшем в число крупнейших музыкантов столетия, не опубликовано ни одной крупной работы за весь постсоветский период. Да и в советское время о нем было написано немного. Популярная книжка С.М. Хентовой «Эмиль Гилельс», создававшаяся еще в 1950-е гг., не только не включает поздний период артиста, но и отличается примитивными штампами, искажающими его облик. Замечательная монография Л.А. Баренбойма с тем же названием, начатая еще при жизни Гилельса, осталась неоконченной, хотя ее материалы и были изданы в 1990 г. В ней впервые дан глубокий анализ творчества великого пианиста, но оставлены за кадром основные перипетии его яркой и полной драматизма судьбы: отразить их не позволяли как цензурные условия то-го времени, так и жанр музыковедческого исследования.

Поэтому когда музыкантам стало известно, что книгу о Гилельсе пишет профессор Гордон – ученик Г.Г. Нейгауза и один из немногих счастливцев, кого удостаивал дружеским личным общением сам Эмиль Григорьевич, –  это вызвало большую заинтересованность. Тем более, статьи о Гилельсе, опубликованные Г.Б. Гордоном в 2000 г., обещали многое: они написаны в остром полемическом ключе, и восхищение великим пианистом сочетается в них с откровенностью в описании сложностей, сопровождавших его путь.

И вот, наконец, после преодоления проблем, связанных с поиском достойного издательства (Г.Б. Гордон получал настойчивые предложения опубликовать свой труд за рубежом, но справедливо решил, что первыми ознакомиться с ним должны соотечественники пианиста на его родном языке), книга была прекрасно издана «Классикой-ХХI». Как и следовало ожидать, стандартный тираж начал таять с такой скоростью, что музыканты и любители музыки из нестоличных российских городов стали опасаться, что книги им не достанется; по электронной почте «полетели» отчаянные письма из Израиля, Германии и других стран, в которых много музыкантов говорит по-русски, с вопросом: «Где взять книгу Гордона?».

Для счастливых обладателей издания наступило время споров и обмена мнениями. Поскольку события вокруг книги разворачиваются в ХХI столетии, читателям стал доступен жанр, в своем роде промежуточный между традиционными «разговорами на кухне» и публикациями в периодической печати: это обсуждение книги на Интернет-форумах.

Когда обсуждение началось, стало ясно: Гилельс – это по-прежнему Гилельс; он непохож ни на кого и никого не оставляет спокойным. Он потряс всех при своем первом появлении на широкой публике в 1933 году; он опро-кинул представления о традиционном исполнительском стиле и границах пианистических возможностей; он первым из «наших» покорил Америку; он поражал всех нестандартным поведением и мужественными поступками; вокруг него всегда клубились споры… И сейчас – вновь нет спокойствия около его имени: вокруг откровенной книги о нем вспыхнула дискуссия, заставляющая вспомнить знаменитые «войны» типа баталий «брамсианцев» и «вагнерианцев»…  Вновь рядом с ним его неизменная контрпара Святослав Рихтер; вновь кипят страсти, ссорятся сторонники и противники.

Несмотря на некоторые эмоциональные перехлесты, типичные для музыкантов, общее впечатление от дискуссии позитивное: создается ощущение, что основные действующие лица живы и продолжают играть. Да разве, собственно говоря, это в определенном смысле не так? Ведь мы ставим диски снова и снова; их количество позволяет не повторяться; их качество таково, что мы спонтанно говорим не «Гилельс играл», а «Гилельс играет». Он убеждает одних и заставляет сомневаться других; он вмешивается в наш спор… «Мой памятник – мои пластинки», – говорил Эмиль Григорьевич. Но когда в наш мозг и наши души входят звуки, воплощающие его гений, хочется поправить: это не памятник Гилельсу, это он сам.

О чем же нам говорит «живой» Гилельс, замечательно воссозданный знатоком его жизни и творчества, его верным и восторженным поклонником Григорием Гордоном, в книге «Эмиль Гилельс /за гранью мифа/»? И в чем упрекают автора книги и ее героя? (Именно так: упреки автору у большинства противников книги незаметно для них самих переходят в упреки самому Гилельсу).

Первый упрек: в том, что остро-полемическая книга не нужна, поскольку Гилельс – благополучнейший советский артист, заслуженно признанный и т.п. Этот упрек снят самой дискуссией. О благополучных, беспроблемных, получивших заслуженное признание и вообще все им причитающееся, так не спорят. Сама неистовость, с которой некоторые обрушились на автора, посмевшего затронуть тему Гилельса, причем затронуть не в «безопасном» музыковедческом ключе, а в публицистическом ракурсе, свидетельствует о том, что с признанием Гилельса у нас, в отличие от иных, более цивилизованных, стран, далеко не все в порядке. В Западной Европе, США, Японии имя Гилельса пользуется невероятным почетом. Несмотря на его российско-советское происхождение, о нем изданы книги и буклеты в Чехии, Германии, Бельгии, США; проводятся посвященные ему концерты, фестивали… Мы своего гения – только что не забыли совсем: не вспоминаем, творчество не изучаем, о многих фактах биографии ничего не знаем. Между прочим, биография Гилельса такова, что могла бы привлечь интерес беллетриста даже не обладай он музыкальным гением…

И вот теперь, оказывается, книгу о Гилельсе тоже писать нельзя. Если и можно – то только анализ интерпретаций, без сравнительных оценок. Так безопаснее.
В чем же видится противникам книги опасность? Только в одном: подробный анализ творчества и жизненного пути Гилельса неизбежно приводит к выводу о том, что это гениальный музыкант и редчайшей честности, мужества и скромности человек. Но гением и образцом во всем у нас давно постановлено считать только одного пианиста: С. Рихтера. Такое впечатление, что Россия очень мала и двух гениев для нее слишком много.

Близко к упрекам о ненужности именно этой книги находятся и уверения в том, что публицистические книги о музыкантах вообще не нужны. «Это все “грязь”, “дрязги”, вообще суета; нужно писать только о чистом искусстве». Авторы такой точки зрения, по-видимому, не замечают, что тем самым зачеркивают существенную часть истории исполнительства: любой человек един, его судьба, события жизни, встречи, критические отзывы и проч. неизбежно оказываю влияние на искусство. В то же время знание этих событий, всего, что окружало музыканта, помогает слушателю понять его творчество. Мы слушаем не абстрактного гения, а человека, выраженную в звуках суть его внутреннего мира; знание того, какой это был человек, никак не может помешать данному процессу и почти всегда помогает проникнуть в слышимое более глубоко. Ощущение человека как близкого, складывающееся в том числе и на основе знаний о нем, перерастает в личностное приятие, которое оказывает влияние на восприятие его искусства, даже если слушающий не отдает себе в этом отчета. Именно поэтому мы стремимся как можно больше узнать о любимом исполнителе; и напротив, прочитав и услышав что-либо интересное о музыканте, начинаем стремиться его слушать.

Собственно говоря, в других областях, связанных с искусствами, имеющими изобразительное или вербальное выражение, эти положения доказывать не требуется: всегда, наряду с монографиями, раскрывающими содержание творчества поэта, художника, актера и т.п., востребованы книги биографического характера. Но в этих искусствах более существенно, нежели в музыке, задействован аналитический компонент мышления, поэтому очевидные вещи вызывают меньше споров. Мышление музыкантов – преимущественно невербальное, эмоционально-образное; оно часто минует логику и активно действует в правополушарной, отчасти бессознательной сфере. Не осознавая, насколько важны биографические и прочие немузыкальные сведения для восприятия музыки, некоторые искренне полагают, что они мо-гут каким-то образом изолировать чистое искусство от всех прочих влияний. Это заблуждение, вызванное незнанием основ психологии и механизмов воздействия искусства.

Впрочем, наряду с искренне заблуждающимися сторонниками теории «чистого искусства», среди авторов подобных высказываний нетрудно найти и просто желающих, чтобы правда о Гилельсе не прозвучала никогда. «Зачем ворошить старое, вспоминать, что писала Хентова, скрупулезно копаться в давних критических статьях, которые уже никто не помнит?» – так можно обобщенно сформулировать коллективную претензию к автору книги.

Затем, что некогда в отношении Гилельса – и много раз, как убедительно показывает Г.Б. Гордон, – была произнесена и написана неправда. И никто до сих пор ее не опровергнул. Хочется спросить авторов таких упреков: а если бы оклеветали вас и ваших близких? Ведь тогда наверняка понадобилось бы опровергать, тщательнейшим образом анализируя каждую букву, каждое слово… Почему же нужно оставить неопровергнутой клевету на великого пианиста? И зачем уже веками изучают каждое слово, письмо, статью, касающиеся великих людей вообще? Вы пишете: «Зачем ворошить грязь?» Для того чтобы навсегда убрать ее подальше от светлого имени великого музы-канта; пусть она вернется к тем, кто ее создавал. Гордон доказывает несправедливость отношения к Гилельсу на основании не разговоров, а анализа текстов и фактов, документально подтвержденных. Видимо, это и не нравится тем, кто хотел бы оставить вокруг Гилельса двусмысленность. Возразить по сути нечего: тогда остается только кричать, что такие книги вообще не нужны.

В нежелании допустить к широкому кругу читателей правду о Гилельсе некоторые используют и такой прием: «Книга недостойна самого Гилельса, и он ее не одобрил бы».
Говорить от имени Гилельса некорректно само по себе. Замкнутый, обладавший совершенно нестандартным высочайшим интеллектом и столь же нестандартными высочайшими нравственными представлениями, он был неожидан и непредсказуем в своих реакциях даже для лично общавшихся с ним.

Но все же в одном можно быть уверенными: он любил правду и ненавидел ложь. И утверждать, что ему было бы неприятно разоблачение лжи и произнесение правды, – в лучшем случае лицемерие. Да и вообще вряд ли существовал и существует человек, который предпочел бы навсегда остаться оболганным. Если люди имеют возможность читать Хентову – пусть у них будет возможность читать и Гордона.

Достойна ли Гилельса эта книга… Наверное, по-настоящему достойно Гилельса только его собственное искусство. Но все же из авторов, писавших о нем, он охотнее всего общался с Л. А. Баренбоймом и  Г. Б. Гордоном; это уже само по себе делает именно их книги наиболее достойными Гилельса.

Следующий упрек: «Книга не столько о Гилельсе, сколько о Рихтере; автор постоянно их сравнивает, а это неэтично».

Авторы этого упрека, по-видимому, подсчитали, сколько раз в тексте встречается фамилия Рихтера, не потрудившись при этом понять смысл на-писанного. В книге нет ни одного сравнения искусства Гилельса с искусством Рихтера! Сравнивается только то, как о них писали и как оценивали. Если даже предположить, что на сравнение их искусства кем-то наложено табу, то почему оно распространяется и на анализ достоверности написанного о них? Это было бы странно.

Истинный смысл данного упрека – стремление изъять имя Гилельса из контекста времени и окружения. Так, вообще – пожалуйста, хвалите. Но не смейте сравнивать!

Закрадывается мысль: отчего же поклонники Рихтера (не будем кривить душой: именно они столь громко возражают против подобных сравнений) так опасаются того, чтобы их кумира сравнили с Гилельсом? Неужели в глубине души они уверены в неприятном для себя результате? В этом смысле сторонники книги и ее героя более корректны по отношению не только к Гилельсу, но и к Рихтеру.

На этом упреки к автору книги, Г.Б. Гордону, пожалуй, исчерпываются. Дальше начинаются уже нападки на самого Гилельса. Грань, отделяющая одно от другого, в дискуссии оказалось столь тонкой, что это само по себе служит комплиментом книге. Гилельс в ней – живой, и его противников она задела за живое.

«Претензии» к Гилельсу условно можно подразделить на два крупных вида: биографические и творческие. Разумеется, они взаимосвязаны. Объединяет упреки также существование в них всех «двойного дна».

Первый упрек, биографический: что Гилельс был предельно обласкан советской властью. Творческая подоплека здесь – намек, что именно этим определялась его слава; попытки на этой основе лишить имя Гилельса всемирного звучания и выставить его только крупным представителем советской фортепианной школы; определить его стиль как «советский державный» (читай: художественно примитивный).

Г. Б. Гордон разоблачает эту легенду исчерпывающе, скрупулезно (именно в этом, как мы помним, его обвиняют) доказывая, что большую часть творческого пути советская власть негласно преследовала Гилельса; что особым благоволением власти пользовался как раз не Гилельс, а Рихтер. Десятки цитируемых отзывов крупнейших деятелей мировой культуры (к которым можно присовокупить еще многие подобные свидетельства, размещенные на гилельсовском портале) неопровержимо доказывают, что именно за пределами СССР Гилельс только и имел подлинное признание; приводимые факты говорят о том, что именно в СССР его очень сильно ограничивали.

«Двойное дно» здесь заключается в том, что Гилельсу пришлось трудно сразу по двум направлениям: фактически он был среди негласно преследуемых советской властью деятелей искусства – раз; одновременно с этим на него усиленно лепили ярлык придворного советского пианиста, что наносило и по сей день наносит его имени сильнейший моральный урон – два.

Упрек второй, чисто творческий: его искусство «постижимо» и лишено «трансцендентности»; слушающий его непременно восхищается тем, «как это сделано», что, по мнению некоторых, свидетельствует о некой его приземленности и несоответствии статусу гениального музыканта.

Высказывающие подобное не понимают того, что пытаются объективизировать свои субъективные ощущения. Материя, о которой здесь идет речь, не имеет объективных критериев в принципе.

Имеют место попытки также совершить подмену понятий: как так нет объективных критериев исполнительства? Есть!

Безусловно, критерии оценки исполнительства есть – на том уровне, когда авторы критериев выше «измеряемых»; когда оцениваются либо ученики, либо музыканты, имеющие слышимые многими несовершенства.

На уровне «Гилельс – Рихтер» слышимых кем-либо, кроме них самих, несовершенств не было; отсутствовали также лица, превышающие их по каким-либо параметрам – исполнительским или интеллектуальным. Речь в обоих случаях идет о сверхчувственном, непостижимом и, следовательно, субъективном. Не вызывает сомнений, что всегда были и будут слушатели, слышащие у Гилельса только блестящий пианизм и ничего выше этого; но они обязаны признавать и наличие значительного числа людей, которые слышат у Гилельса именно непостижимое и вводящее в транс. Известно также, что Гилельс «вводил в транс» и таких гигантов, как Ф. Крейслер, А. Тосканини, Г. фон Караян, С. Дали и многие, многие другие из числа легендарных деятелей искусства ХХ века.

«Двойное дно» творческого упрека Гилельсу заключается в следующем: его не ругают. Его хвалят, очень хвалят, говорят, что это великий пианист… В ряду …дцати пианистов такого же уровня.

Такая «похвала» – оскорбление Гилельсу. Все известные материалы о Гилельсе: записи и отзывы – свидетельствуют, что за всю историю пианизма не набралось еще десятка подобных ему по уровню.

Освещая дискуссию, следует упомянуть и о том, что противники книги и ее героя, будучи не в силах внятно доказать свои позиции, в конце концов использовали «оригинальный» прием: утверждения, что Гилельс был пианистически несовершенен – по крайней мере, многим проигрывал в технике; любил копировать чужие интерпретаторские планы, а также неважно играл Восьмую сонату Прокофьева (не имеет значения, что сам Прокофьев говорил по этому поводу прямо противоположное…) и записывал сонаты Бетховена только «для галочки», так как хорошо играть их не умел. Особенно плохо у него дело обстояло в бетховенских сонатах с ритмом и формой (и что «Дойче граммофон» так за него схватилась с бетховенскими сонатами? Неужели не могли найти умеющего их играть?...). «Оригинальность» здесь заключается в том, что несравненный пианизм Гилельса никогда не подвергался сомнению даже его недоброжелателями, – как и то, что именно сочинения Бетховена и Прокофьева в первую очередь вошли в число его шедевров. Другое дело, что шедеврами были произведения практически всех композиторов, входивших в репертуар Гилельса (т.е. фактически всех великих); и что не только пианизм, но и высочайшая духовная наполненность его искусства достойны поклонения. Об этом шли дискуссии; но вот объявлять его пианистически «скромным» и не умеющим играть Бетховена…

Что тут можно сказать? Вспомнить тезис одного малоуважаемого автора «Ложь, для того чтобы ей поверили, должна быть грандиозной»? Или просто еще раз подивиться тому, как до сих пор мешает Гилельс тем, кто ищет около музыки сиюминутных выгод; кто на фоне собственной бездарности воспринимает само существование гения как личное оскорбление?

Конечно, среди отзывов о книге – огромное количество не просто положительных, но восторженных: музыканты и просто люди, в жизни которых музыка высокой традиции играет большую роль, благодарят автора за честную и талантливую книгу; вновь возвращаются к записям Гилельса, поражаются тому парадоксу, что об известнейшем музыканте, оказывается, многое оставалось неизвестным.

Однако интерес представляют и отрицательные отзывы, поскольку отрицательная информация – тоже информация. Книга Гордона о Гилельсе в совокупности с уже состоявшейся на сегодняшний день дискуссией показывает нам истинный масштаб явления под именем «Гилельс». Он велик в прославляющих его текстах Гордона и в продолжающих его жизнь записях; он грандиозен и как «помеха» на пути ищущих неправедной славы. Трудно найти имя в известной нам истории исполнительства, вызывающее столько ожесточенных споров. Как справедливо заключил в одной из предваряющих книгу статей Григорий Гордон, «по всем показателям… учитывая все выше-изложенное, – самое крупное явление в нашем пианизме – Эмиль Гилельс».

Гульд — да...

Замечательная книга о Гленне Гульде

Ссылка для скачивания книги

Гольдберги, кстати, мне Тьюрек тоже очень нравится как играет

Вот, посмотрите, как Тьюрек играет Гольдбергов

Кстати...
Читал, что Рихтер не играл Гольдбергов.
А Гилельс?
На Классике вопрос обошли молчанием...
И ещё уж
А Рахманинов?
И если не играли, то почему так?
Предположения, может, есть какие?
И уж...
А Михаил Лидский играет Гольдбергов?..
Тему бы завести...