Антон Рубинштейн говорил, что творцу нужны лишь три вещи: «похвала, похвала и похвала». (А. Дж. и Е. Сваны Воспоминания о С. В. Рахманинове) Именно! Тогда творец, и так строже всех себя оценивающий, начинает верить в себя и на волне уверенности и силы совершает нечто еще более грандиозное, превышающее все  представления о возможном… Но, кажется, Гилельс полной чашей испил нечто совершенно противоположное. Уму непостижимо, как в такой атмосфере он не только ничего не потерял, сохранив себя и свое искусство, но до последних дней так и остался на заоблачной высоте своего пианизма и человечности, прибавляясь только глубиной и горизонтом мудрого знания о законах и мерном движении жизни.   
Удивительно ясная и чистая душа, бегущая всего надломленного, жеманного, фальшивого, вполне сознательно и настойчиво работая над искренностью и возвышенной чистотой каждого звука, каждой интонации, каждого поступка, опираясь на безупречную волю художника и человека, позволила Гилельсу достигнуть того, что считается практически невозможным для человека – самостоятельно формировать жизненную ситуацию. Задумаемся над этим. В лучшем из возможных случаев каждый из нас может сознательно плыть по течению реки жизни, не ударяясь, слава богу, о стенки «лабиринта» и собирая по возможности «бонусы». Но чтобы самому формировать русло реки и создавать, контролируя, жизненные ситуации - для этого все мы очень и очень слабы.
А вот Гилельсу, похоже, это было вполне доступно. И это защищало его искусство в любой агрессивной среде. Мощный, почти тотальный контроль над своей жизнью и музыкой, словами, контактами, вовсе не исключал его владения стихией свободы в искусстве и в жизни.   Такое единство воли и свободы даже заставляет припомнить мудрость даосов – совершенномудрый следует границе ДАО, не погружаясь в него и не отдаляясь. Именно на границе разумного и непознаваемого, сознательного и интуитивного находится подлинное динамическое искусство, впитав в себя натяжение противоположностей, бытия и небытия.
Это искусство я предпочитаю. Но есть и иное.
Только Слово отделяет природу человека от его звериной сущности. Животная сущность его, как океан – неизмерима и темна. Она таит в себе склады невиданных психических энергий и она всегда незримо существует рядом с «миром человека», являясь его самой незаметной и самой влиятельной частью. Эта среда тоже является питательным источником искусств. Тех, кто переходит «границу», отдаляясь от вербального разума, люди ценят с глубокой древности. По силе воздействия их искусство, танцы, или  ритуалы  не имеют себе равных, буквально пронизывая человека до таинственных невыразимых глубин психики.
Безусловно в этом есть и элемент «аморальности», в христианском понимании. Что же Христос, как не воплощенное Слово? Что  весь тварный мир, как не это же самое?
Уход от Слова, от вербального мышления в мир животных сил и инстинктов, в какой-то степени наверное аморален, но и дионисийское начало в искусстве, как оно «есть доступно» человеку, служит познанию мира и себя в нем.  Не должно быть границ познанию мира. А искусство – один из способов такового познания и взаимодействия человека с реальностью.
Не в том ли и смысл «парности» сопоставлений, что таковые возникают от разности «зарядов» равновеликих артистов. Рихтер и Гилельс не составляют ли вместе единство и полноту художественного осознания разных сторон мира? Им всегда быть вместе. Предпочтение одного другому в естественных условиях (без назойливой пропаганды) должно плавно «перетекать» у поклонников музыки, повинуясь возрастным циклам слушателя, разным периодам его эстетических и эмоциональных предпочтений.
Невыразимое космическое одиночество, стихийность и отрешенность Рихтера были мне близки в определенные сложные периоды жизни. Светлая и мудрая печаль, солнечный свет,  пробуженность и нравственная энергия Гилельса дает силы сейчас.
Едва ли ошибусь, если скажу что и искусство и фигура Рихтера в равной степени страдают от недостаточной изученности, нагромождений невежества и лжи о его личности, неуместной канонизации и неумения слышать. И неизвестно еще - что в продленности времени хуже для их искусства – святочный образ доброго дедушки Рихтера – «величайшего гуманиста 20 века» или сегодняшняя недооцененность и сдержанность к гению Гилельса.
Затмение имени и искусства Гилельса больше говорит о состоянии общества, чем о самом артисте. Так и музыкальная критика с самого его появления на Всесоюзном конкурсе больше старалась нарисоваться  перед властями, быть ими оцененной, показать свою лояльность и соответствие «линии», используя яркое имя гениального исполнителя только лишь, как поплавок, чтобы быть рядом с ним «на виду».
Заслуга времени и его сотворчество в том и состоит, что оно ослабляет и стирает все «сопутствующие обстоятельства» создания шедевров. До сих пор эти «обстоятельства» в самой своей сути не сильно изменились в России, хотя фасад новый на всеобщее удивление. Мы можем наблюдать в «неидеологизированных» обществах сдержанность и спокойствие, отсутствие драматической борьбы и противопоставления  художников. Радость от многополярности направлений и мастеров искусств. Но вот, если вспомним иные времена, абсолютизма королевской власти, или других условий, вынуждающих и стимулирующих на борьбу «за кормушку», то сразу найдем все признаки жестокого противостояния и борьбы «лагерей».
Время очищает взгляд людей от заблуждения ненужных мыслей и дает возможность увидеть мир таким, какой он есть. В этот миг человек стоит, потрясенный красотой подлинных произведений искусства, слышит гармонию и вечность, запечатленные в  записях величайших артистов, видит подлинные краски и чистоту линий картин великих мастеров.
ВОЗРОЖДЕНИЕ
Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.

Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.

Так исчезают заблужденья
С измученной души моей,
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.
А.С. Пушкин

К сожалению в одном, - как научить правильно услышать Гилельса, трудно дать какие-либо советы и рецепты. Наверное это так же непросто как и научиться осмысленно и художественно исполнять на фортепьяно произведения. Нужно очень много чего пропустить через свое умение и практику, чтобы по достоинству оценить то, что делал Гилельс. К сожалению, как показывает опыт, даже патентованные меломаны не в состоянии себе представить то уникальное «сквозное совершенство» , на котором покоится фортепьянное искусство Гилельса. И даже играющим пианистам необходимо немалое время и «целая жизнь» работы, чтобы  убедиться для себя в истинном уровне его пианизма. А что до благородства, чистоты и мудрости  высказывания – то это вообще не приобретается никак. Это уникальная личность – то, что в искусстве самое ценное. Качество души никак не поменяешь.
Спасибо Г. Гордону за ТЕМУ.