Очень горюю о скончавшемся Игоре Владимировиче Никоновиче.

Последние годы мы не общались (причины сейчас не важны), но примерно с 1995 по 2002 гг. были в весьма тесном контакте (ранее, конечно же, я знал И. В. как педагога Гнесинского института, в котором учился). Когда в 1995 г. выяснилось, что японское подразделение «DENONа» (Nippon Columbia) готово издавать Софроницкого и Нейгаузов, я обратился за содействием к И. В., потому что вырос на его работах для фирмы «Мелодия». Так мы с О. Макаровой сподобились «на подхвате» примкнуть к знакомому с детства дуэту «составитель и консультант И. Никонович, реставратор Т. Бадеян», который, теперь можно не сомневаться, останется в истории музыки (если будет только, кому эту историю знать…). Безусловно, останутся в истории и обстоятельнейшие, превосходно написанные воспоминания И. В. о Софроницком (в свое время я зачитал их до дыр, а в 2000 г. мне выпала честь их переиздать с интервью-дополнением, впоследствии доработанным автором).

Наверное, я могу назвать И. В. Никоновича своим учителем – по тому, сколько узнал от него и благодаря ему. Как мне представляется, И. В. был не просто публикатором фонографического наследия и сам, как пианист, был не просто адептом Софроницкого и Нейгауза. Он словно хранил огниво – самый огонь подлинного вдохновения, которым жили великие музыканты прошлого, – «особую внутреннюю силу, свободу и правду, которой были живы великие русские художники» (так И. В. определял главное в искусстве Софроницкого). Этим, в сущности, и учил.

Он хорошо знал, ради чего работал (да и жил, видимо). Когда в 2000 г. волгоградская тележурналистка спросила, чем привлекает И. В. рояль, в ответ последовало: «Тембровыми, звуковыми возможностями, которые позволяют приобщиться к самому высокому» (цитирую по памяти; надеюсь, пленку с этим интервью удастся найти и опубликовать). По-моему, так и было. Именно «акустическая лепка» (выражение самого И. В.) была его идеалом – именно тембровой, звуковой задаче была подчинена, прежде всего, его фразировка, педализация… Дома у него стояли не кабинетные, а большие рояли, и занимался он, помнится, с полуоткрытой крышкой.

Несомненно, И. В. до конца оставался под огромным влиянием Софроницкого. Но разве сходство с великим гением не есть высочайшая похвала?.. Вообще, вопрос о подражании в искусстве довольно сложен. У каждого свой масштаб, своя судьба. Предлагаю желающим попробовать сыграть «похоже на Софроницкого»… И. В. был, перефразируя Пушкина, «подражателем горячим», то есть настоящим учеником, шедшим по пути, указанному учителем, но при этом – по своему собственному пути...

Благоговейно и скрупулезно изучая искусство Софроницкого, И. В. добивался большого пианистического мастерства: вспоминаю изумительное по звуковому колориту Andante из Третьей сонаты Скрябина (запись конца 1990-х г., издана «DENONом») и сыгранный однажды в концерте с истинно скрябинской пластикой Этюд Des-dur ор. 8 №10, еще «Листок из альбома» ор. 58…
И. В. рассказывал, что, действительно, в молодости никого, кроме Софроницкого, не воспринимал, «не слышал», но первым, кого он, наконец, «услышал», был приехавший в 1964 г. Бенедетти Микеланджели – гениальный артист, но во многом далекий от Софроницкого. И. В. неизменно был в курсе музыкальной жизни, посещал все значительные концерты, знал множество записей – вообще: прекрасно знал музыку. Хорошо помню его восторженные отзывы об искусстве самых эстетически разных музыкантов – Тосканини, Горовица, Огдона, Гилельса («Эмиль – рыцарь»). Говорил мне И. В. и об огромном влиянии, которое оказал на него Нейгауз, другой его великий учитель.

…Настоящий, большой музыкант – просто он, пожалуй, был много лучше служителей «объективно-серых» стандартов: у него было лицо; и, вероятно, он сильнее многих любил то, что было ему по-настоящему близко. Не забыть его пламенного слова на вечере памяти Софроницкого в Институте им. Гнесиных, не забыть и его облика во время звучания Похоронного марша из b-moll’ной сонаты Шопена в записи с концерта Г. Г. Нейгауза (дома у И. В.: решался вопрос о публикации этой «спорной» фонограммы).

О деталях совместной работы над записями великих говорила, писала и, думаю, еще напишет мастер Тамара Георгиевна Бадеян. Я могу лишь сказать, что и здесь главной задачей И. В. (и, разумеется, Т. Г.) – серьезной задачей музыканта, а не инженера-технолога с осциллографом вместо ушей – было дать не пресловутую hi-fi, а максимально приближенную к оригиналу звуковую краску великого художника. Пусть реставрации Никоновича-Бадеян иногда «шипят», но, говоря словами того же И. В. о концертах Софроницкого в Музее Скрябина, более подлинного, «чистого» Софроницкого не услышишь.

В жизни я знал И. В. как человека вдохновенного, острохарактерного, живого, иногда несколько наивного. Несколько раз бывал у него дома: двухкомнатная холостяцкая квартира, с пола до потолка уставленная книгами, пластинками, пленками, между которыми – рояли… Телефонных звонков И. В. избегал (хотя сам звонил нередко): в «досотовую эпоху» говорил, как правило, что у него домашнего телефона нет, хотя, разумеется, он был – сложный, по тем временам, аппарат-определитель, «фильтровавший» звонки. Кончилось это тем, что богатый муж одной из учениц подарил И. В. сотовый, которые тогда только начали появляться.

И. В. был своего рода символом Гнесинского института – не официально уполномоченным и, Боже упаси, не карьеристом (специальный класс этот замечательный музыкант получил лишь на седьмом десятке – до того много лет вел концертмейстерский), а «стихийным»: он просто был самим собой, чего хватало с избытком.

– Вы играете такого-то числа в таком-то городе Шестую сонату Скрябина? Я тоже в тот день ее играю (в другом месте). Мы с вами одновременно возьмем первый аккорд, возникнет интерференция, и мир перевернется…

Разумеется, скрябинская стихия была для И. В. родной. Он говорил мне о своем желании записать всего Скрябина (насколько я знаю, этот план не был осуществлен в полной мере, хотя записано много и превосходно). Помимо Скрябина – диски с сочинениями Метнера, Листа (полностью «Поэтические и религиозные гармонии»). Помню в концертах И. В. также Сонату f-moll Шумана и Сонату A-dur Франка в обработке Корто. Обожал он и Рахманинова (с восторгом рассказывал о сравнительно недавно появившихся у нас рахманиновских видеоматериалах).

– Как ваши дела? Концерты есть? Говорят, конец света двадцатого будет…

– «Грузовая соната» (о “Sonate orageuse” Метнера).

Несть числа всяческим байкам и анекдотам, которые я слышал от И. В. (далеко не все они годны для печати…). В интернете висит легендарная инсценировка радиорепортажа с заседания художественного совета Московской консерватории; сам И. В. говорил, что ее текст сочинен Софроницким. «Вел репортаж корреспондент Всесоюзного радио Игорь Чивонокин» – эту модификацию фамилии И. В. тоже, по его словам, придумал Софроницкий, знаменитый «гений палиндромонов». Всякий раз, когда И. В. приводил в разговоре чьи-то слова, он давал не только самый текст, но рассказывал в лицах, имитируя голоса, выговор, интонации... Знающие утверждали (я и сам могу засвидетельствовать, поскольку речь идет о моих знакомых), что делал он это мастерски. Л. Н. Наумов как-то сказал мне, что Г. Г. Нейгауз в исполнении И. В. похож «до дрожи».

У меня сохранилась пара шутливых записок от И. В. Юмор его был язвительный и, я бы сказал, сильно перченый. Некую весьма влиятельную и зловредную персону он называл не иначе как «геморрой нашего времени»; другого функционера (по имени Александр) – «черный Саша». Себя тоже не щадил – на поздравление с днем рождения ответил: «Шестьдесят пять лет в струю».

Все это мило и забавно – в иные моменты сильно облегчало наши души, – но над всем этим витало вдохновение, о котором я попытался сказать вначале. Идут годы, сменился век, даже тысячелетие, рушатся, ветшая, концепции, схемы и «измы», а настоящее вдохновение – «полное изменчивой, радужной игры», в необозримом многообразии живых форм – остается. Одним из тех, кто пронес это вдохновение через всю жизнь – в не самые «удобные» времена, – был покойный И. В. Никонович. Спасибо ему...