Все-таки, последняя приведенная цитата, действительно, удивительно добросовестна и мудра.
В любой цельной системе возможны самые  разнообразные методически исследования, вплоть до каббалистики и, что интересно, все они дадут осмысленные результаты. Я уже молчу о том, что сам инструмент познания и исследования именно и заточен на кристаллизацию смыслов в любом хаосе.
Отсюда дожно быть ясно, что любые музыковедческие исследования это не что иное как присвоение, или даже оправдание в твоих глазах (в знакомых тебе смыслах) какой-то части объекта.
Меня часто тревожит один вопрос: прочитай композитор сам о всех подобных исследованиях какого-нибудь своего произведения, он бы сильно удивился. Сама материя музыки для него и для творческого процесса вообще должна мыслиться с совершенно иной стороны - какой-то совершенно простой,   как зачатие и рождение ребенка, и столь же немыслимо сложной, возьмись мы это изучать с точки зрения  физиологических, клеточных, биохимических процессов.
Как исполнителю добиться - каким идти ему путем  - чтобы быть конгениальным "смыслам" и духу исполняемого произведения.
Не засушит ли живое отношение к любимой женщине многознание на клеточном, анатомическом и физиологическом уровне  её организма. Где та граница, на которой нужно остановиться и не потерять связь с АБСТРАКТНЫМ  в искусстве и в жизни. Не убить тайну. В живом общении внутри драматических ситуаций мы сами не можем стать иными, как действующими лицами, позабыв тонкости психоанализа.   
Как хорошо, что Гершкович, сам будучи композитором, имеет наиболее верный взгляд на "свою истину" в познании.
Границы конечно каждый определяет себе сам. И если он добросовестный  человек, то он всегда будет стремиться доверху наполнить возможное представление о присваиваемом объекте в меру своей вместимости. И это будет его истина.

Как известно, Третья и Четвертая симфонии написаны на темы сценических вещей (Четвертая - с некоторыми прибавлениями).

Прокофьев в "Краткой автобиографии" просил не связывать Третью симфонию с "Огненным ангелом". Но возможно ли это?..

...Вероятно, это, как и очень многое, субъективно и зависит, помимо прочего, от степени знакомства слушателя с "Огненным ангелом", "Блудным сыном" или (еще два похожих случая) с "Художником Матисом" и "Гармонией мира".

...Я признаться, почти не могу, слушая Третью симфонию, абстрагироваться от того, что вот это - Огненный ангел, а вот - Рупрехт, вот - монастырь, вот - спиритический сеанс... И главное, от самОй трагической атмосферы этой оперы - ведь сплошное безумие, гибельное, и бредовая идея Ренаты, но ведь она за нее ужасно страдает и гибнет... И через это - бред становится прекрасной мечтой: собственно, это чуть не единственное светлое в опере, да и в симфонии тоже. Ведь чудо как хорошо в конце первой части (не пойму толком, реприза или кода; скорее второе): вдруг тишина, триоли и нежнейшая тема, и другие мелькают так же тихо...

Потом: мне, грешным делом, кажется, что Третья симфония чуть перегружена темами - как будто - "чтобы ничто не пропало" (из "Блудного сына" ведь еще сюита есть, помимо Четвертой симфонии).  Если сравниить ее со Второй или Пятой, - мне кажется, крепость ее конструкции слабее... И эта кульминация на г.п. в разработке 1 ч. (или это все же начало репризы), а после нее "тихая кульминация" на той же теме (о к-рой я писал - моя любимая)...

Для меня Третья симфония остается симфонизированной сюитой из "Огненного ангела", да простит меня Сергей Сергеевич. (В Четвертой это ощущение меньше - возможно, это более поверхностного знакомства с "Блудным сыном"...)
Прошу критиковать.